30 октября 2018 года

Октябрь, тот который с веснушками по всему носу, наблюдает как я зарисовываю в блокнот появившуюся из ниоткуда мысль и улыбается со словами: 

- Снова обо мне пишешь. А говорила, что не умеешь. 

Щёки предательски заливаются краской и я не нахожу ничего лучше кроме как улыбнуться ему в ответ. Уже безумно по нему скучаю, хотя уйдёт он только завтра, поздней ночью, прямо в звездное небо, оставив после себя второе бабье лето с невероятными +22 на градуснике и бесконечное количество времени проведенное с ним вместе, за руку, гуляя по "тем самым" местам. 

Со всевозможно присущей ему нежностью целует в макушку, шепчет в волосы "прошу только, помни обо мне всегда" и уходит в другую комнату собирать чемоданы. И от того, что завтра его придётся отпустить, становится невыносимо грустно. Потому что отпускать всегда трудно. Особенно когда уходящее незаметно становится частью тебя, такой неотъемлемой, важной, что дыхание прерывается от неожиданности происходящего, от дикости ощущений, охватывающих с ног до головы.

Обнимаю его со спины, обхватываю руками, прижимаюсь что есть силы, вдыхаю запах дыма от тлеющего листья вперемешку с сыростью и понимаю, почему испытываю к нему столько нежности - в нём моё детство, проведенное в бабушкином доме, где в комнате с двумя окнами и огромным зеркалом мы запутывали клубки с нитками, где рассматривали старинные фотографии на стенах различая на них бабушку с дедушкой, прадедушек и прабабушек. Где было так тепло и светло от затопленной печки, где ветки абрикоса на окна отбрасывали любопытные тени ночами и мы засыпали с ним под их колыбельную. Тогда не существовало большего счастья, чем это. Тогда время текло размеренно. И дни были бесконечно долгими. И бабушкины руки ласковые такие, в них зарываешься носом и вдыхаешь запах того самого дыма и холода.

Отпускаю его, разжимаю объятия и прошу уйти первым. Чтоб только не видел как трудно становиться дышать, как комок ползёт упрямо вверх, как слёзы сдержать не получается больше. Как усталость накатывает, окутывает, накрывает с головою пуховой периной. С каждым вдохом её становится всё больше, а с выдохом она укрепляется прочнее внутри огромным грузом. От прикосновения её неприятные мурашки по всему телу расползаются в виде гусиной кожи. И остановить это невозможно. Сил не хватает больше даже хоть как-то воспротивиться этому. 

Но он остаётся, берёт меня за руку, вытирает со щёк горячие слёзы, смеется заливисто так и повторяет раз за разом:

- С тех пор ты не изменилась ни разу, малышка. И за это я тебя ещё больше люблю. Выше неба, до самого Марса, до млечного пути. А пока пошли пить кофе и вспоминать. Удивительно, что ты вообще это помнишь.

И я иду за ним и обещаю себе помнить, несмотря ни на что. Это точно никогда из меня не уйдёт. А значит и он тоже.